Форум » Брызги шампанского » Вместе навсегда - неужели еще есть такая любовь? » Ответить
Вместе навсегда - неужели еще есть такая любовь?
Шанді: Стас как обычно после школы шел домой по парку. Он любил это место. Здесь было очень красиво. Особенно по вечерам. Он шел и наслаждался шуршание листьев, солнечным светом… День выдался трудным. В школе завалили на контрольной. Да и вообще мутный денек. Стас пришел домой, кинул сумку, взял плеер и пошел в парк к реке. У него было свое местечко, где его никто не найдет. Он любил сидеть здесь один и просто думать…о себе, о жизни, о любви. Он в нее не так уж и верил. Бывшая девушка его предала. Он включил плеер. Играла его любимая Альтернатива. Парень смотрел на реку. Она была большой, вольной и красивой. Он хотел так же, как речка бежать куда-нибудь далеко от этого города и людей. Он просидел здесь до вечера, садилось солнце, и на поверхности воды появилась красная дорожка от лучей. Пора было идти домой. Показался мост. Стас шел медленно. На город уже опустилась ранняя ночь. Светили фонари. Ему показалось, что на перилах моста кто-то сидит. Это была девушка. Она сидела лицом к реке, свесив ноги на ту сторону. Стас тихо подошел, чтобы не испугать ее. — Правда, красивые звезды? Парень удивился, как она его заметила не оборачиваясь. — Да. Очень красивые. Она молчала. — А что ты тут делаешь так позно? –спросил он. — Гуляю…сегодня хорошая погода. Девушка сидела очень грустная, опустив глаза. — Я тебя здесь раньше не видел. — Я тут иногда бываю. — Может быть, спустишься сюда? И он не дождавшись ее ответа нежно и осторожно снял ее. Стас увидел ее красивое лицо. Она была похожа на ангела. Светлые волосы, голубые глаза. Но весь вид портили слезы… — Ты плачешь? — Нет. – и она отвернулась. Он повернул ее лицо к себе и убрал волосы с лица. — Кто же обидел такую красавицу? — Никто. Все нормально. Они стояли и смотрели на речку. — Хочешь, я тебя провожу домой? — Да, спасибо. Всю дорогу они молчали. Он любовался ею и не мог отвести взгляд. Когда они подошли к дому он сказал: — Меня зовут Стас. — Аня — Красивое имя, как и ты. — Ну, мне пора — Мы увидимся еще? — Может быть. И она ушла. Стас думал только о ней. Перед глазами был ее образ: невинные глаза, длинные шелковистые волосы, голос, такой нежный и приятный…Он хотел увидеть ее снова. Каждый день он приходил на тот мост, но ее там не было. Но парень верил и ждал, что они встретятся вновь. Младшая сестра Стаса, Алинка, лежала в больнице. Она простудилась, когда они всей семьей ездили на дачу. Стас как-то раз пришел навестить ее. Раньше он не особенно любил посещать это место. В лифте он увидел ту девушку, Аню. В сердце что-то екнуло. Он не ожидал увидеть ее здесь. Но что Аня тут делает? -Привет, Ань! — Привет — А я тебя искал Последовало молчание. — А что ты тут делаешь? — Я…я на проверку – незная, что ответить, сказала она. — Может быть встретимся на том мосту? — спросил Стас с легкой улыбкой. — Нам не нужно встречаться – ответила она сухим голосом. — У тебя есть парень? — Нет. Не в этом дело – и она вышла на этаже. Стас увидел вывеску : «Раковые больные». Он все понял, и это привело его в состояние шока. Парень не мог поверить в это. Вечером, прогуливаясь по парку, он думал о ней. Ему так хотелось ей помочь…Но чем? Стас твердо решил, что завтра снова сходит в больницу. После школы он сказал маме, что пойдет к Алинке. Поднимаясь в лифте, он повторял, то, что хотел ей сказать. Стас волновался, сам не понимая почему. Аня понравилась ему, хотя они и не были близко знакомы. Стас нашел ее у окна. Аня сидела и смотрела на дождь. Увидев ее, он не мог вымолвить и одного слова. После недолгого молчания Аня тихо сказала, не оборачиваясь: — Привет. — Привет – немного оживился парень. — Зачем ты пришел? — Я скучал по тебе Она молчала — Я думаю только о тебе. Он подошел к ней и взял ее руку. — Я же просила: не нужно приходить сюда. — Но ты нужна мне — Мы не можем быть вместе. Ты же все понимаешь! – на ее глазах навернулись слезы. — Я тебя не брошу. Я помогу тебе. Все будет хорошо. Мне уже ничто не поможет – по ее щеке скатилась слеза. — Это не правда. Я обещаю, все будет хорошо — Уходи! — Нет. Ты забрала частичку моего сердца — Я не хочу, чтобы ты страдал. – и она убежала прочь. В комнате она долго плакала. Ведь он ей тоже понравился. В голове возникали вопросы: Почему я? Почему именно эта болезнь? Стас еще несколько минут стоял на месте, незная что делать дальше. Дни шла впустую. Стасу не хватало ее, не хватало этого ангела. Он приходил к ней, но она не обращала на него внимания. А он мечтал, как они будут вместе, когда это закончиться. Они будут проводить каждый день вместе, не отпуская друг друга из своих объятий… А тем временем болезнь развивалась. В последнее время Ане стало хуже. Стас услышал разговор врачей: — Нужна срочная операция. — Как думаете, она удачно пройдет? Девочка выживет? — Я не буду ничего утверждать. Но будем надеяться на лучшее. Парень немедленно решил найти Аню. Она сидела в комнате и читала книгу. Он подбежал к ней и обнял крепко, как-будто они знакомы целую вечность. — Ань, я хочу, чтоб ты знала: Я люблю тебя! Я всегда буду рядом с тобой. Он уже хотел уйти, но она его остановила: — Стой, Стас. Я тоже тебя люблю! И они слились в первом поцелуе. Он унес их высоко над землей. Они не хотели расставаться. Каждый день они проводили вместе. Они гуляли по мосту, в парке. Стас показал ей свое любимое место, и там они просидели до глубокого вечера. Это были самые волшебные дни в их жизни. Но подошел срок операции. Аня очень волновалась. -Аня, все будет хорошо. Я уверен — Да, наверно – улыбнулась она. Стас поцеловал Аню, и она ушла. Операция шла долго. Стас ждал ее. Он был готов отдать все, чтобы все прошла удачно. Наконец – вышел доктор: — Как она? С ней все хорошо? — Сейчас я ничего не могу сказать. Ее перевели в реанимацию. Мы будем наблюдать за ней. Стасу разрешили быть с ней рядом. Он быстро пошел к ней. Аня была буз сознания, под капельницей. — Что же с тобой сделали… Так прошли сутки. Стас не отходил от нее не на шаг. Она все не приходила в сознание. Волнение все увеличивалось. Что-то пошло не так. Врачи не могли ничего сделать. Через неделю…Ане стало еще хуже. Стаса отправляли домой, но он не уходил. Его попросили выйти. Врачи суетились около Ани. Парню стало страшно за нее. В тот вечер Аня пережила клиническую смерть. Вскоре она пришла в сознание на несколько часов. Она открыла глаза, и увидев Стаса, слабо улыбнулась. Он поцеловал ее. — Стас, наши дороги скоро разойдутся. Я хочу, чтоб ты знал, что Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! — Что ты говоришь? Все будет хорошо. Ты поправишься. И мы будем вместе. — Я чувствую, что мой путь закончен. Я тебя не забуду. — Не говори так. Мы поженимся, и у нас будет много детишек… Аня заплакала. Ей так хотелось, чтоб это было правдой. — Нет. Мне пора. — Как я буду без тебя? Ты нужна мне. — Я хочу, чтоб ты был счастлив. Он крепко поцеловал и обнял ее. Через 10 минут она потеряла сознание. В тот же вечер она умерла. Она ушла из жизни, а он не верил в это. Она оставила его в этом мире одного. Как жить дальше? Что делать? На похоронах Стас не отходил от ее гроба. Он целовал ее безжизненные руки. Слезы катились сами по себе. Он так хотел быть с ней, снова увидеть ее добрые глаза, услышать нежный голос, почувствовать сладость губ, биение сердца… В тот же день он пошел на мост, где они познакомились, и спрыгнул вниз. Последним, что услышали прохожие, было имя девушки: «АНЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Я БУДУ РЯДОМ!»
ирна: Шанді Марина@Джедай Девочки.. сижу и плачу как дура... Марина мужу РЕСПЕКТ!
Шанді: Misha Марина@Джедай ирна Девочки !!!
Шанді: Марина@Джедай пишет: (а как подумаю, что могло быть и иначе..а если бы мы на встречку..тогда была бы трагедия для всех..) Мариночка ,Вашему мужу
Шанді: Журавушка - трогательная история о любви и верности . Живём складно, уж, почитай, восьмой год. А всё потому, что доверяем друг дружке, я ему, он мне. Всё про его дружков-товарищей знаю, он про моих девчонок. Если что на работе случится, так я ему пошепчу-пожалуюсь. Коль у него беда какая, я с пониманием, стол накрою, выслушаю, может, по-бабьи подскажу что. А нет, так хоть пожалею. А ещё есть у нас общее счастье – Журавушка. Как-то по осени нашли птицу с подбитым крылом, так на зиму и оставили, выходили крыло-то ей. А по весне она, дурёха, не захотела к своим, с нами и осталась. Хозяин мой ей поилку-кормилку сделал, гнездоваться она не стала, живёт в старом чулане. С женихами знаться не желает, да и своих не привечает. Только с нами и дружится. Ну, коль сама захотела, так тому и быть. Куда я иду, туда она за мной топает, уж всем поселком нас знают… * * * И ведь хорошо же, дружно же было. По осени картошку убираем, Тёмушка в лукошко собирает клубни, мы с мужем в мешки, а Журавушка зорко приглядывает, чтобы остатку не было. Если картофелину какую заметит, тут же крикнет тревожно. Кормилица ведь! – смеёмся мы. Не то пропадём зимой без клубенечка твоего. Соседка баба Маня, наблюдая из-за плетня за тем, как ловко в шесть рук и один клюв собирается наш урожай, качала головой: «Зря, зря вы всё это с птицей. Ей же к своим надо. Знать, какого жучка есть, а какой ядовитый, когда пора ухаживания кавалеров принимать, танцы танцевать, да на гнездо садиться. А вы ей крыло вылечили, да, считай, крылья подрезали». - Брось ты, баб Мань, чего хмурая такая? Разве ей плохо с нами? Не обижаем ведь! - А человек вообще такая порода непредсказуемая, что сегодня на крыло ставит, а завтра те же самые крылья и свяжет. Бабка явно не в духе. Или урожай худой родился, или хвори возрастные навалились. А Птица наша клекотнула ей вслед, мол, «иди, глупая», да крыльями захлопала. За нас, стало быть! Когда вверху пролетал осенний журавлиный клин, может статься, последний, Журавушка лишь взглянула удивлённо. Ей-то чего горевать, она же с любимыми! * * * Как-то раз пропала пернатая наша. Мы уж округу обошли, во все колодцы заглянули, нет нигде. Ночью реву в подушку, муж волком рысится: - Ты виновата, ты, глупая, недоглядела! Ещё пуще заплакала я, ушла в Тёмушкину комнату, гляжу в окошко, а ночь лунная. Мальчик мой спит, сопит в две крошечные дырочки, я ему одеяльце поправляю, а сама глаз с оконца не спускаю. Как же так получилось, что едва ли не впервые со свадьбы спим мы порознь, в разных комнатах? Друг мой сердечный всегда доверчив да ласков был, а тут… Неужто из-за Журавушки сердцем зашёлся? Слезинки вытираю, Тёмушку поглаживаю, уж и привыкла в окошко глаз ставить, и не замечаю изменений в отражении. А с другой стороны притулилась кровинушка наша, птица серая, в лунном сиянии неприметная. Видно, сердечная, запуталась в силках, отбилась далече, и только сейчас путь к порогу родному нашла. Стоит возле стекла оконного, смотрит в глаза мне и думает, что я вижу её, только, осерчавши, дверь не открываю. Ах ты, птица моя! Родимица горемычная!.. * * * - А почему вчера выпивши пришёл домой? - Отмечали с ребятами, не твоё дело. Ты вон борща навари да Тёмкины уроки проверь. А в мужнины дела нечего нос совать! * * * - А может, вечером в кино сходим? С Тёмушкой мама моя посидит? - Некогда мне. Ухожу я вечером, не жди, буду поздно. * * * - Милый, поговорил бы ты со мной. Вечерами тебя нет, приходишь поздно, друзей своих в дом не зовёшь. Ни Тёмушка, ни Журавушка тебе не интересны, хоть бы спросил, как они. Ты ж им отец родной!.. Только кованым сапогом саданул дверь да вышел. * * * Ту студёную зиму я провела с серым котёнком, с Тёмушкой да Журавушкой. Чтоб не мёрзла да не тосковала птица, занесла её в дом, сухое чистое место определила, в общем, и не досадовали мы на друг дружку… А хозяин наш если приходил, то всегда хмельной и злой. Выспится – и снова поминай, как звали. Сколько горемычных слёз я выплыкала, как же так получилось, что остались мы одни, а ещё недавно были вместе. Как получилось, что я ему про себя все секреты выбалтывала, каждый день о любви своей толковала. Положу его голову на колени, он кудельки мои перебирает и всё слушает… * * * Однажды вечером в дом постучали. На пороге – баба Маня, завёрнутая в триста платков пуховых, в руках палка. - Ну что, так и оставишь на пороге стоять? – сурово поздоровалась. - Заходи, заходи, баб Мань, сейчас чаю поставлю. Пока бабка рассупонивалась из своих одёжек, я согрела чай, выставила баранки и варенье на стол, да не забыла скатерть свежую узорчатую постелить – бабка Маня больно приметлива на такие мелочи. Та отхлебнула из красивой чашки дымящийся ароматный напиток, огляделась вокруг. Приметила и Тёмку, залезшего с ногами в старое кресло с книжкой про зверей, и Журавушку, примостившуюся поближе к печке. - Ну, что, вдовствуешь при живом муже? – огорошила баба Маня. - Почему же… – сказала, а у самой сердце заполошной птахой метнулось. Почувствовала: с худым, с недобрым баба Маня пришла. Журавушка вдруг вскочила на ножки, внимательной головкой завертела. - Хозяин твой, считай, на соседней улице свадьбу справляет. Давно уже там обосновался, зазнобу не скрывает. Богатым двором живёт, не как ты, баранками с чаем не перебиваются. * * * Мне бы выгнать сплетницу эту старую, закричать-забиться, сказать, что враки всё это, что не мог он так со мной поступить. Но в груди вдруг коротко клокотнуло, и стало тихо-тихо. Мог. Сама виновата. Сама во всём верила, сама русую головушку на колени клала, чтоб кудельки расчёсывал, да мысли заветные вызнавал. Простая, проще куда уж. Может, если бы с хитринкой была, не отпустила бы своего заветного к сопернице. Может, слово бесстыжее шепнула в урочный час, а может, и на других бы с интересом посматривала. В семье ведь как: все луковки в корзину, а одну всё равно в карман. * * * Баба Маня с интересом смотрела, как я: побегу сопернице окна бить, выть-кричать начну, Тёмку науськивать на отца буду? А я спокойно спросила: - Баба Мань, чай-то вкусный? Если хочешь, ещё наливай, нам с Тёмкой и Журавкой не жалко. Хоть не богато живём, а дружно. Бабка грохнула чашкой о столешницу, расплескала чай, подхватилась коршуном: - Дура, что ль? О себе не думаешь, дитё пожалей! Иди, беги, со всех ног лети туда, вались мужу в ноги, чтоб вернулся! Тёмка в углу на кресле продавленном всхлипывал, я сидела колодой… И тут выступила Журавушка: раскинула крылья, налетела на бабку Маню, да клекочет на весь дом! Дескать, уходите, злые вести, с нашего порога! * * * Тёмушка всхлипывал, я ни плакать ни реветь не могла, шла молчаливая. В большом ярко освещенном доме было шумно и, видно, празднично. Гости сидели за столом, в окнах суета. А хозяин, вот незадача, вышел на крыльцо покурить. Перед его глазами и предстала печальная троица: зарёванный Тёмка, я, чёрная, как ночь, от боли… И Журавушка. Увидев оживление и свет, птаха почему-то близко-близко подошла к хозяину и словно в глаза заглянула. Мол, на что ты сменил свой покой, дом, чадо, женщину?.. - Не стойте на ветру, зябко, - сказал человек. …Он вёл нас обоих под своим бушлатом, Тёмку с одной стороны приобнял, меня жарко к сердцу прижал. Сзади по снегу деликатно вышагивала Журавка.
Шанді: Собака остается с человеком и в его богатстве, и в бедности. Она будет спать на холодной земле под пронизывающим ветром и под сильным снегопадом, лишь бы остаться рядом со своим хозяином. Она будет лизать руки, даже если они не смогут ее накормить. Она будет зализывать раны, полученные в результаты столкновения с грубостью этого мира. Она будет охранять сон своего нищего хозяина, как если бы он был принцем. Когда человека покинут все друзья, его собака останется рядом. Когда деньги закончатся, а репутация безвозвратно погибнет, собака будет так же постоянна в своей любви, как солнце в движении по небесам.
Дужак: Шанді Ирина ! Спасибо за пронизывающие душу рассказы и ... стихи ....
Рена: Шанді ,Іра, дякую! Публікуй ще їсторії....Так добра хочеться..........
Шанді: Дужак пишет: Спасибо за пронизывающие душу рассказы и ... стихи .... Рена пишет: Іра, дякую! Публікуй ще їсторії....Так добра хочеться.......... Щиро дякую ,неодмінно !!!
Шанді: Быль о верности (Любовь к человеку) Поезд приближался к Львову. Пассажиры уже начали собирать багаж и упаковывать чемоданы, когда в раскрытую дверь нашего купе просунулась голова пожилого проводника: — Граждане, если у кого есть съестные остатки, не выбрасывайте, отдайте мне… — В руках он держал бумажный кулек, свернутый из старой газеты. Там уже лежало что-то. — Что, свинью выкармливаешь, друг? — громогласно осведомился коренастый, пышущий здоровьем военный, всю дорогу дувшийся в соседнем купе в преферанс. — Хорошее дело! Люблю поросятинку, поджаристую, с косточкой… — Нет, это не для себя, — уклончиво возразил проводник. — Я как-нибудь проживу и без этого… Странно. Полчаса назад я видел его у мусорного ящика в тамбуре — он выуживал из него куски хлеба, обглоданные кости, засохшие сырные корочки. Делал это сосредоточенно, будто выполнял какую-то важную работу, и нисколько не смутился от того, что его застали за таким занятием. «Видно, не в первый раз», — подумалось мне; так оно и было. Завернув добычу в смятую газету, он тотчас отнес ее к себе. Для чего или для кого он копил? Нищим, что ли, подавать? Но за всю дорогу мы не видели ни одного попрошайки. Кому это, действительно, может быть еще нужно, кроме свиней и поросят. Не сам же он собирается это есть! Сказать честно, я даже подумал нехорошо об этом серьезном, сдержанном человеке, на которого у нас за сутки с лишним пути не было ни единого нарекания. Выколачивает дополнительные доходы из своей должности? Проводник держался достаточно вежливо и в то же время твердо. Впрочем, никто не собирался ему перечить. Известно, что в пути пассажиры едят, остается много объедков. Все это мы собрали и отдали ему. — А все-таки кому же? — спросила молоденькая пассажирка-студентка, возвращавшаяся в институт после каникул, аккуратно сметая в подставленный кулек колбасную шелуху, черствые корочки и крошки. — Сейчас вы увидите, кто меня будет встречать… Скоро будет станция, поезд на ней стоит долго… — Он оставался серьезен, все шуточки и намеки отскакивали от него; только в глазах появилось какое-то новое выражение. После, я видел, он прошел по всему вагону, заглянул во все купе, все с той же единственной целью. Вагоны начали замедлять свой бег. Толчок. Поплыли чистенькие станционные постройки с красными черепичными крышами в том характерном стиле, по которому сразу отличишь Западную Украину — бывшую Галичину, или Красную Русь, окраинную часть нашего государства, — с тщательно ухоженными пашнями, чередующимися с небольшими перелесками, с разгуливающими группами и в одиночку важными грачами и замершими на одной ноге аистами. Еще толчок, локомотив затормозил… Высунувшись из окон, мы следили за проводником. Стоя на нижней ступеньке вагонной подножки со свертком под мышкой, он кого-то искал глазами. Вот! Неужели ее? На перроне стояла старая-старая овчарка с мутными глазами, с облезшей, свалявшейся шерстью, с обломанными, расщепленными когтями, как бывает всегда у очень возрастных, запущенных и мало двигающихся собак. Весь вид ее говорил, что она стара, одинока, лишена присмотра и ласки. Стара — ибо морда ее была седа (собаки с возрастом седеют, как и люди), в глазах синева, старческая катаракта; и без хозяина: гребень и щетка давно не касались ее шкуры. Судя по всему, она бедствовала долго, и лишь опытный глаз по признакам экстерьера установил бы, что когда-то это было великолепное породистое животное, полное силы и красоты. Собака не проявила бурной радости, увидев проводника, лишь чуть шевельнула облезлым хвостом. Однако поведение, изменившееся выражение ее морды, когда проводник, спрыгнув на перрон, подошел к ней, говорили, что она встречала именно его. В руках у проводника теперь был уже не кулек, а целый мешок: кулька не хватило, и он снял грязную наволочку с подушки, наполнил ее. Мы ждали, что, отойдя в сторонку, он сейчас высыплет содержимое наволочки перед собакой где-нибудь под кустом или сперва угостит лакомым кусочком, а после отдаст остальное. Но — нет: потрепав собаку по загривку, как старую знакомую, он сразу заторопился куда-то прочь; животное потащилось за ним. Оба скрылись за углом. Проводник вернулся, когда мы уже начали опасаться, что он опоздает к отправлению поезда. Наволочка была пуста, на лице его читалось выражение спокойного удовлетворения. Казалось, человек сделал что-то важное, необходимое, и теперь совесть его чиста. — Это что — твоя подшефная? Давно ты обслуживаешь ее? — спросил преферансист. — А хозяин что, не кормит? Со свойственной этой категории людей прямолинейностью и грубоватой, но не обидной фамильярностью он, кажется, готов был подтрунивать над человеком в железнодорожной форменке, которому, видно, не хватало своего дела, что он еще заботился о какой-то полудохлой беспризорной псине. — Хозяина нет. Она ничья. Хозяева все мы… «Хозяева все мы». Прозвучало строго и с укором. И дальше мы узнали историю этого пса. Когда-то овчарка принадлежала полковнику в отставке, ветерану Великой Отечественной войны. Человек одинокий и больной, он жил здесь, в пристанционном поселке, коротая дни в обществе собаки. Несколько лет назад он умер. Хоронить его приехали дальние родственники, друзья-однополчане. В траурной процессии вместе с людьми шла за гробом и собака. Вместе со всеми она присутствовала при погребении, видела, как, глухо стукнув, упали на крышку гроба первые пригоршни земли, как стал расти холмик, поставили звезду, напоминающую о ратных делах и заслугах покойного. Отзвучали прощальные речи, отзвучал последний прощальный салют, люди ушли, а собака осталась. Она стала жить на кладбище. Она не хотела покинуть место вечного упокоения дорогого ей человека, не соглашалась расстаться с ним. Кто-то построил ей будку рядом с могилой. Там она и жила, неся круглосуточную свою последнюю вахту — в летний зной и в зимнюю стужу, в дождь и в пургу… Добрые люди приносили еду; но когда-то принесут, а когда-то и не принесут… Голод вынуждал ее выходить и искать себе пропитание на станции. И вот там однажды она встретилась с проводником. Сколько людей прошло мимо нее, не заинтересовавшись, зачем она тут, чья, что делает. Он — не прошел. Он оказался человеком доброй души, он покормил, приласкал ее, — и с тех пор, вот уже в течение нескольких лет, она неизменно являлась на свидание к нему. Без расписания и часов она превосходно знала, когда приходил поезд, шел ли он в ту или в другую сторону, и не опоздала ни разу. А он в свою очередь каждый раз исправно собирал остатки пассажирских пиршеств и относил ей в конуру на кладбище. Ей хватало, чтоб не умереть. Наверное, если бы не он, она давно бы погибла. Вероятно, по-своему она привязалась к нему, хотя бурно не выражала своих чувств, — он ведь был теперь единственным человеком на всем белом свете, благодаря заботам которого она продолжала существовать. — И вот что особенно удивительно, — говорил проводник. — Ведь расписание два раза в году, весной и осенью, меняется. Спросить она не может. Прочитать, само собой разумеется, тоже не может. Но каким-то удивительным инстинктом она всегда вовремя узнает об этом и, глядишь, опять тут… Он помолчал и добавил: — И ни разу она не пыталась зайти за мной в вагон, ну, никак. Звал — нейдет… Нет. Она знала и ждала его, радовалась всякий раз, когда на перроне появлялась знакомая приземистая фигура немолодого мужчины в привычной форменной фуражке железнодорожного служащего, но ни разу не изменила тому, мертвому. — Что же вы раньше не сказали мне! — закричал наш спутник майор. Швырнув на сиденье щегольской чемодан желтой кожи, он рывком отбросил крышку и, выхватив полкруга дорогой копченой колбасы, ткнул проводнику: — Нате! Отнесите ей! — Не успеть, — покачал тот головой. — Завтра мне ехать с обратным рейсом, вот тогда я передам ваш подарок… — Возьмите и это, — сказала студентка, протягивая кусок аппетитного домашнего пирога. Поделились все, кто чем мог. Поезд тронулся, унося воспоминание о прекрасном преданном существе. Колеса отстукивали километры, а мы все что-то притихли, приумолкли, и у всех в глазах стояло это удивительное создание, которое даже после смерти хозяина продолжало хранить ему верность. У студентки на глазах блестели слезы. А мне вспомнилось. Во Львове, на знаменитом Лычаковском кладбище, есть скромный памятник. Ему много лет, стерлись надписи, выветрился, стал шершавым, позеленел камень, но, побеждая время, продолжает оставаться ясным и светлым смысл памятника. Надгробная плита покрывает старинный, вросший в косогор склеп; на ней — бюст мужчины с удлиненным лицом, как у древних славян, в полустертых чертах угадывается мужественность и воля; обок, с двух сторон, две лежащие длинноухие собаки, похожие на пойнтеров. Изустное предание, передаваемое из поколения в поколение, повествует: когда окончил свой земной путь сей безвестный, две собаки продолжали ходить на его могилу, — и в конце концов их нашли тут мертвыми… Каменные, они и поныне продолжают охранять его покой. Ничего не сохранилось. Ни имени, ни прозвания. Кто он был? чем занимался? Неважно. — Это был человек, — не отрывая задумчивого взгляда от бюста, негромко и отчетливо сказала сопровождавшая меня женщина, местная жительница. Ее слова запомнились мне. Любят — человека, и старый осиротелый пес с потухшими, слезящимися глазами, с каждым оборотом колес все больше отдалявшийся от нас и тем не менее остававшийся с нами, был живым подтверждением этого. Любят — человека! Человеком был полковник, владелец верного животного, потерявший на войне всех близких. Человек — наш проводник. Мне стало стыдно, что я плохо думал о нем. В новом свете предстали передо мной и бравый, немного беспардонный вояка, изрядно надоевший за время пути со своим преферансом, и милая, славная черноглазая украинка студентка и другие, проявившие живое сочувствие к бездомному, одинокому псу. Если старый пес был олицетворением долга, не знающего компромиссов, то и люди понимали свой долг по отношению к живому существу! А поезд продолжал отстукивать колесами, увозя грустную и прекрасную легенду-быль о преданном сердце бессловесного существа, над которым оказалась не властна даже смерть. Потрясенные, мы продолжали молчать и думать каждый свое. Казалось, там, на станции с красными черепичными крышами, название которой мы даже не успели запомнить, осталась частичка каждого из нас. Мы будто потеряли кого-то очень дорогого и близкого. И так хотелось сейчас обогреть, приласкать животное, сказать ему доброе слово… Долго ли оно еще будет жить там? Сколько ему осталось? Я представлял, как пес укладывается в своей холодной продуваемой конуре и ждет. Чего? А может, и не ждет. Ведь только люди живут надеждой, разумом, расчетом. Животное просто любит; и коль любит, отдается этому без остатка, такова его натура. Любовь к человеку… Когда-то далекий пращур наш, еще не вышедший из полудикого состояния, которого мы уже не можем рассмотреть за дальностью веков, подарил хищному зверю первую ласку, первое человеческое тепло — и зверь ответил на это такой силой преданности, которая не перестает изумлять по сей день. Дряхлый, немощный пес показывал пример того, как надо любить. Я думал о нем, а в памяти вставал длинный ряд таких же, как он: Фрам, угрюмый северный пес, вожак ездовой упряжки, похоронивший себя в ледяной пустыне, где остался его мертвый друг Георгий Седов; Бобби из Грейфрайерса, небольшой лохматый шотландский терьер, проживший годы на могиле старого пастуха; Кучи, пес из Варны, который, стоя на берегу моря по брюхо в воде, оплескиваемый солеными волнами, ежедневно ожидал своего пропавшего без вести хозяина-рыбака; «итальянец» Верный, в течение четырнадцати лет не пропустивший ни одного поезда, на котором, по его расчетам, должен был возвратиться его хозяин — машинист, убитый фашистской бомбой, — и подвиг собачьей души вырастал в нечто поистине беспредельное, величественное и гордое… А колеса продолжали стучать, стучать… Джек Лондон однажды записал: «Самоотверженная и бескорыстная любовь зверя проникает в сердце того, кто испытал шаткую дружбу и призрачную верность человека…» Не в укор вам, люди: задумайтесь над этими словами!
Шанді: Преданность другу сильнее неудобств. Мы очень часто слышим истории, в которых собаки проявляют чудеса верности и преданности. Однако хозяева в роли преданных друзей оказываются сравнительно нечасто. Однако, как будто для того, чтобы доказать, что человек тоже способен быть верным другом, американец Джон Ангер рассказал историю своей собаки. Давным-давно в доме Ангера появился щенок. Умилительное существо из собачьего приюта поверило в своего хозяина, привязалось к нему всей душой. Из неуклюжего малыша вырос средних размеров Шеп, который настолько полюбил Джона, что сумел в тяжёлую минуту поддержать человека, находящегося на грани самоубийства. Прошло несколько лет, и Шеп заболел. Артрит – заболевание, при котором у пациента начинаются сильные боли в суставах. Ходить Шепу очень тяжело, а главная проблема – он практически не может от боли спать. Поэтому хозяин носит своего питомца на руках в соседнее озеро. Погружённые в воду лапы перестают болеть, и больная собака засыпает. Врачи рекомендовали Джону усыпить собаку, однако тот отказался. «Убить того, кто мне доверился, кто спас мою жизнь – это было бы предательством – говорит Джон. – Зато теперь я точно знаю, что любовь, которую ты отдаёшь, всегда возвращается к тебе, причём многократно усиленной». И пусть ради друга ему приходится ежедневно проводить несколько часов в холодной воде – Джон убеждён, что это и есть преданность и верность другу.
Шанді: Ошейник, затянутый наглухо, мешал дышать... "Что же это?" - он попытался лечь. Не тут-то было, длины поводка не хватало. Но лапам тяжело, он подвис, тяжелый взрослый ротвейлер, котрый сейчас не мог даже лечь. Дождь хлестал по телу, но это было нестрашно. Он не заметил бы 10 ливней. Хотелось пить и дышать. Он высунул язык. Сильный косой дождь оставлял на зкыке редкие капли. Он с видимым удовольствием втягивал в себя воду. Дышал с хр ипом - тот кто привязал его за короткий поводок под деревом, знал толк в издевательствах, и это было не первое... Что это, пришел продлевать агонию? К ноздрям протянулась рука. Первая мыслт - рвать. Но рука не пахла ненавистью, наоборот, она пахла соучастием. Он замер. Поводок натянулся. Дыхание снова прервалось. Но человеческая рука ослабила захват кожи. он напружинился... и опал... потому что нельзя рвать то, что приносит облегчениею "Ну как ты, малыш?"- это что, мне? ОН завел за голову уши и на всякий случай прижался к земле.. "Вставай, хороший мой"... Дрожащие лапы едва оторвались от земли... "Пойдем!" Он шел качаясь от обезвоживания и, тем не менее, гордый. У него появился Человек. Кторому было не все равно, что с ним. и за которого, всего за 5 минут дружбы, он бы запросто отдал свою жизнь. И счел бы, что ему наконец повезло.
Шанді: Звонок раздался неожиданно, заставив ее вздрогнуть. Он никогда не звонил в это время. Она взяла трубку. Там раздался чужой, равнодушный голос: - Извините, что так поздно, но он попросил позвонить вам. Вы не могли бы подъехать? - Что случилось? - Приезжайте, все увидите сами. Как в тумане она добиралась до больницы. Зашла в палату. На кровати лежал он, весь в бинтах, пропитанных кровью. Она вспомнила, как они познакомились несколько лет назад. Как то, отдыхая с подругами в кафе, она заметила человека, сидящего одного за столиком. Он пил вино. Она наблюдала за ним. Сложилось впечатление, что он кого то ждал, но никто не приходил. У него был грустный, задумчивый взгляд. Он ее заинтересовал. Проходя мимо, она слегка задела его локоть, от чего вино из бокала выплеснулось на его белую рубашку. - Ой, простите пожалуйста - залепетала она, пытаясь салфеткой вытереть красные пятна, проступающие на рубашке, а он молча смотрел на нее и улыбался. От его молчания ей стало не по себе. Она ожидала чего угодно, только не бездействия. Она смутилась окончательно. И, оторопев от своей наглости, предложила: - Я живу тут недалеко. Пойдемте, я постираю вашу рубашку. Ну не молчите же! - Смело! - Улыбнулся он еще шире - а если соглашусь? Прошли годы. Она любила его, он ее. Их встречи были не так часто, но они были счастливы. Она всегда его ждала, он всегда возвращался. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он женат и у него есть дочь. Она не претендовала на его жизнь. Ей хватало той любви и счастья, что приносили их встречи. И вот сейчас, глядя на бинты, она не верила что это кровь. Его кровь! - Хреново выгляжу, да? - шепотом произнес он - вот дурак, поторопился. Никогда же не гонял по гололеду. К тебе спешил… Прости… - Молчи. Не надо слов. Он взглядом указал на прикроватную тумбочку: - Возьми, это тебе. И уходи. Сейчас мои приедут. Не нужно, чтобы вы встречались. На тумбочке стояла небольшая шкатулка. Она уже знала, что там. - Иди! - голос его стал тверже - Не надо слов. Она поняла его. Легким движением, коснувшись его губ своими, прошептала: - Я дождусь тебя, милый. Обязательно дождусь. Через три дня его не стало. Никто не заметил на похоронах девушку в черном плаще. Никто не обратил внимание на небольшой венок без ленты. Никто не знал, кто все годы приносил живые цветы на могилу. Никто не видел девушку, которая приходила к последнему пристанищу своего любимого. Смотрела на фото и крутила колечко на безымянном пальчике. И никто не слышал ее шепота: - Я буду ждать. Ты всегда возвращался, я буду ждать.
Шанді: Так о чём же мы молчали Сердцем чуя ту беду? Помнишь лебеди кричали В замерзающем пруду? Покричали, покружились, Скрылись за селом. Злые люди перебили Белу лебедю крыло. Улетала стая к югу, Только слышен клич «Прощай!» Он, красавицу подругу, Не позвал «Не улетай!» Только с ним она осталась Зиму зимовать. Эту верность, но не жалось Сердцем надо понимать. Тише снега ночь упала, Зимний ветер снег вокруг Только вдруг теплее стало От лебединых нежных рук Так о чём же мы молчали Чуя ту беду? Помнишь лебеди кричали В замерзающем пруду?
Дужак: Шанді Ирочка ! Спасибо ! Читаешь - всё переворачивается в душе .... .... боль и радость ..... Шанді пишет: У него появился Человек. Кторому было не все равно, что с ним. и за которого, всего за 5 минут дружбы, он бы запросто отдал свою жизнь. И счел бы, что ему наконец повезло.
Шанді: Дужак пишет: Спасибо ! Читаешь - всё переворачивается в душе .... .... боль и радость ... Оксаночка,очень рада что вам нравится моя темка )))Заходите ,буду очень рада и вам и гостям форума )))[
Misha: Шанди , читаю и слёзы сами льются ручьём
Шанді: Теперь они вместе Она стояла на платформе вокзала и ждала его поезд. Он должен был приехать. Она ждала уже час. Была зима, и она жутко замёрзла. Она приехала на час раньше до прибытия поезда, потому что очень боялась опоздать. Она ждала его возвращения уже целых два года. И вот, наконец, он возвращается. Сердце вырывалось из груди, она сильно волновалась. В армию он уходил совсем мальчишкой, какой он интересно стал. Говорят, война ломает людей. Но он сильный, он справится с ней. Она верила, что с ним всё хорошо. Главное что он вернулся. Наконец-то вернулся. Теперь всё будет хорошо. Выходя из вагона, он шарил глазами по платформе. Большая спортивная сумка за всё цеплялась, и её приходилось вечно поправлять, но это было не важно. Сейчас он увидит её, снова увидит, прошло столько времени. Он помнил её лицо только по тем фотографиям, которые она присыла ему в армию. Большинство фоток он потерял на войне. Но одну он всегда таскал с собой в кармане формы. Он верил, что она оберегает его. Кровавыми руками он часто доставал эту самую фотографию. И в промежутках между боями он смотрел на неё, это единственное что удерживало его от самоубийства или какой-нибудь глупости. Он должен был вернуться к ней. Она ждала его. И он сдержал слово. Его демобилизовали раньше срока, на то были свои причины. Месяц, проведённый в плену, что-то всё-таки, значит для командования. Его отпустили домой. Он не знал, как она теперь выглядит. Может быть, она сильно изменилась, а может, осталась всё такой же хулиганистой девчонкой, которая подшучивала над ним в детстве. - Привет! Ты, наконец, вернулся! – он обернулся, и она бросилась ему на шею. Она целовала его и боялась отпустить. Она слишком долго его ждала, что бы опять потерять. Его сумка валялась рядом, фиг с ней, она больше не нужна, даже если выкинуть её, всё, что в ней есть, можно переложить в карманы. Он сам не знал, зачем взял такую большую. Он снова чувствовал запах её волос и видел её глаза. Остальное не важно. Он дома. - Идём скорей, а то ты замёрзнешь! – она тащила его за руку в здание вокзала. На нём была лёгкая камуфляжная, армейская куртка, такого же цвета штаны и высокие ботинки. На руках были перчатки. - Зачем тебе перчатки? Ты бы лучше там шапку выпросил, – она трепала его стриженную голову, - смотри какой ты лысый! Ну, ничего, скоро ты обрастёшь. Я не дам тебе стричься. Помнишь, какой ты был в школе? Она говорила не переставая. Он вспоминал школьные годы и улыбался. Всё было так тихо и мирно. Тогда он судил о человеческой жизни по фильмам в кинотеатрах. Это было так давно… Прошла целая вечность. Они медленно шли к метро. Она держала его под руку и не отпускала ни на секунду. Он чувствовал, как она боялась замолчать. Как только она замолкала, сразу повисала тишина. А он молчал. И она снова говорила и говорила. - Ты знаешь, у меня осталось ещё очень много конвертов и тетрадок для писем тебе. Я их все выкину! Они больше не нужны. Почта там работает плохо, но по датам писем он видел, что она писала по два, а то и по три письма в день. Это грело душу, там письма особенно ценятся. – Хорошо, что ты вернулся раньше. Кстати, а почему? В своих письмах ты не писал, почему тебя отпускают раньше. Хотя я спрашивала тебя. - Да так… Я потом как-нибудь расскажу, сейчас не то настроение. - Хорошо. Ой! Смотри, розы! – она обожает розы. Ещё в школе, когда он об этом узнал, он дарил ей одну, клянчил деньги у мамы и дарил, редко, но ей было приятно. На что её папа очень ругался. Школьница приходила домой с розой, это не правильно. Папа часто допрашивал её, кто ей дарит цветы, но она не говорила. Он совсем не знал её отца. Только редко видел на улице, когда тот шёл или возвращался с работы. - Постой тут, я быстро! – он оставил её на тротуаре, а сам вбежал в цветочный магазин. Она видела его через стеклянный фасад магазина, он стоял перед продавщицей и показывал, какие розы он хочет в букет. Её руки сжались у груди, может быть это и есть счастье? Он вернулся. Он жив. Он здоров. Он не покалечен. И сейчас он покупает ей цветы. Её любимые цветы. Пурпурные розы. Она смотрела на него и готова была прыгать от счастья. И даже крики ужаса где-то в стороне не отвлекли её внимание от него. Резкий визг тормозов заставил её повернуть голову в сторону. Она не успела даже пошевелиться… …До неё было всего два шага. Он видел её тело, лежащее на асфальте в неестественной позе. Он много раз видел такие тела. Там, на войне. Он даже не обращал внимание на них, там на войне. Он таскал их много раз за руки и за ноги, там на войне. Но всё это было, ТАМ! Как же так? Тут нет войны. Может, всё это кажется. Может он всё ещё лежит в госпитале после тяжёлого ранения и у него бред. Проснуться! Срочно проснутся! Но видение не уходило. Она лежала на животе. Вокруг головы растекалось бурое пятно крови. Опять кровь. Опять смерть! - Нет! Только не она! – он упал перед ней на колени и перевернул тело. Носом и ртом шла кровь. Он попытался взять её на руки, но её голова опрокинулась назад через его руку, шея была сломана. Он осторожно взял её голову и положил себе на плечо. Она была мертва. Он смотрел в небо, оно такое же, как там. Там где он совсем недавно был. И так же он держал своих мёртвых бойцов. И так же текли слёзы. Но там было понятно, почему люди умирали, но тут! Она ждала его два года. Ну неужели только для того что бы его встретить и умереть? На войне кажется что здесь, на гражданке люди не умирают. Что здесь всё хорошо. Хочется, скорей вернутся. Вернутся, но не так… Он был весь в крови, это её кровь, её жизнь, и сейчас она покидает её. Её глаза закрыты, и она больше не когда их не откроет. Она больше не когда не засмеётся и не скажет что он Бука. Она больше не увидит любимые розы… Если бы он не вернулся, этого бы не было. Мысли разрывали его, хотелось орать во всё горло. Если бы он не вернулся! Ведь если бы не он, она бы не приехала в этот день на вокзал и не стояла бы в этом проклятом месте именно в тот момент. Если бы он не вернулся, она была бы жива. Он хотел всё исправить. Вернуть время и специально, там, напороться на пулю. Наброситься в плену на зверя и пусть бы его прирезали. Или просто приподнять голову, когда их обстреливали, это так просто. И она была бы жива… Он гладил её по голове и плакал. А ведь он так долго ждал, чтобы встретиться с ней, ради неё он жил. * * * Он не чувствовал холода. Пронзающий ветер продувал насквозь его лёгкую куртку. Она была чёрного цвета и джинсы чёрные и ботинки. Он не хотел специально одевать всё чёрное, но так получилось. Его было прекрасно видно на свежем снегу. Он теребил в руках вязанною шапку, которую купил только сегодня утром. Он смотрел на похороны издалека. Смотреть на любимую в гробу было самым большим наказанием на свете. Он ждал, когда родные простятся с ней. Им нельзя мешать. Да и он, совсем не вписывался в процессию, состоящую из многочисленных бабушек, тётушек и двоюродных сестёр. Из всех присутствующих на похоронах, он знал только её отца и то, знаком с ним он не был. Позже он простится с ней наедине. Он скажет ей всё, что не успел сказать. Он расскажет, как вера в её любовь давала ему силы сделать последний рывок, что бы выжить. Что бы ещё раз взглянуть в её глаза. Он расскажет, как по много раз перечитывал её письма, чтобы не озвереть, сидя в разрушенном городе под пулями. Как он всматривался в её фото, что бы хоть как-то унять боль от очередного ранения. А пока, он ждал. Ждал последней встречи с ней. Чтобы проститься навсегда. Родственники стали расходиться, фигуры отделялись от общей толпы, по две или по три. Все расходились не вместе. Мимо проходила очередная пожилая пара. - Она была так молода. Вся жизнь впереди. Бедный ребёнок, – старушка вытирала слёзы. - Так распорядился бог. Ничего не поделаешь, – дед пытался её успокоить, но надо было успокаивать его. Слёзы он уже не вытирал, без толку. Могилу давно закопали, но её отец всё стоял. Он смотрел на чёрную могильную плиту и смотрел на фотографию своей дочери, на ней она весело улыбалась. За спиной послышались шаги. Кто-то подошёл и встал рядом. - Я тебя знаю. Ты тот самый, которого она ждала и любила, – сказал отец, не отводя глаз от плиты, – Она слишком сильно тебя любила. Парень молчал. У него не было слов для него, он не знал что ответить. - Я оставлю тебя с ней наедине. Тебя она ждала и хотела видеть больше всех остальных. – Отец развернулся и пошёл к выходу с кладбища. – Вечером я тебя жду у нас дома. Нам есть о чём поговорить… ты мне теперь как сын. И не смей себя винить в её смерти! Ты не виноват. Несколько часов он стоял и смотрел на могильную плиту. Она казалась ему большим крестом на его жизни. Она перекрыла дорогу дальше. Закрыла проход ко всем мечтам, которые у него были. Главных целей больше нет. Начало темнеть. Он сам не заметил, как встал на колени и стал говорить с ней, ему казалось, что и она с ним разговаривает. Он что-то рассказывал ей, захлёбывался в слезах и путал слова, а она отвечала ему. Слёзы замерзали у него на щеках. Ног он уже не чувствовал. Руки в перчатках крепко держали вязаную шапку. Пальцы без ногтей от холода, ныли тягучей болью. Когда ему вырыли ногти в плену, было не так больно как сейчас. При встрече говорила она, а теперь не замолкал он. Он боялся, что как только он замолчит, она сразу же исчезнет, навсегда. И он говорил, говорил и говорил. Он рассказывал ей всё подряд. Стало совсем темно… * * * Медсестра Аня была совсем молодой. Её не так давно посадили на скорую помощь, ей нравилось помогать людям, попавшим в беду. Но тут было не кому помогать. Она не стала подходить к свежей могиле, у которой на коленях сидел трупп молодого парня. Она смотрела на него и на фото на могильной плите. Аня не видела лица парня. - Как же он её любил, – пробормотал уже пьяный сторож. И пошёл к могиле. Врач осматривал тело. - Зови мужиков, и тащите носилки, он к земле примёрз. – Сторож побежал к машине скорой помощи. Аня вытирала слёзы платком. Тушь размазалась вокруг глаз. - Теперь они вместе… теперь они будут счастливы, я это точно знаю! По-другому не может быть!
Шанді: Собака надеется однажды вернуться домой вместе со своей хозяйкой. Вівчарка Томи все ждет, что его хозяйка вернется. В Италии убитый горем собака, хозяйка которого умерла два месяца назад, все это время ходит в церковь, в которой произошла похоронная церемония. Хозяйкой немецкой овчарки по кличке Томми была 57-летняя Мария Маргарита Лочи. После того, как Мария нашла маленького песика в поле, он стал ее лучшим другом на следующие 7 лет. Из-за того, что у женщины не было близких друзей, она даже попросила священника разрешения ходить в церковь вместе с Томми. После смерти своей хозяйки собака сразу бежит в церковь, как только слышит колокола, извещающие о начале служения. По словам свидетелей, пес и до сих пор ждет, что Мария вернется из церкви вместе с ним. "Он все еще приходит на мессу даже после похорон Марии. Он терпеливо ждет рядом с алтарем и просто тихо там сидит. Никто из прихожан никогда не жаловался на присутствие Томми" - рассказал священник Донато Панна.
Шанді: «Боги не засчитывают время жизни, проведенное на прогулке с собакой». (Народная мудрость) Это случилось в 70-х годах. Киевлянка Вера Арсеньевна Котляревская, активистка Киевского общества защиты животных, преподаватель биологии Киевского пединститута, приехала в Москву по служебным делам. В аэропорту Внуково, среди лётной суеты её внимание привлекла овчарка, которая лежала в позе ожидания. Как выяснилось, собака уже 2 года ждала своего хозяина, который оставил её в аэропорту. Всё это время овчарку опекали работники аэропорта, но никого из людей она и близко не подпускала. Когда прибывал самолёт, овчарка становилась крайне возбуждённой, каждая клетка её тела наполнялась нетерпеливым ожиданием. Хозяин не возвращался. Он предал собаку. За неё переживали, про неё писали в прессе, но помочь собачьему горю никто не мог. Со стороны местных властей было принято решение пристрелить её. Вера Арсеньевна прибыла на место действия в нужное время, она сразу поняла, что сможет повлиять на ход событий. Прошла неделя, прежде чем собака (в дальнейшем по кличке Пальма) поверила женщине и позволила надеть на себя ошейник. Далее был полёт до Киева, где собаку Пальму ждал гостеприимный дом Веры Арсеньевна.
Misha: Сладкая парочка Как радостно жить, несмотря ни на что! С собачкой гулять надеваю пальто. И – с лаем во двор. Поводок, как струна. По парку кружа, с нами ходит весна. Там светел аллеи платок кружевной! Там солнца сияющий лик надо мной! Там пахнет арбузами тающий снег! Там смел на проталине нежный побег! Морозом последним, зима, не грози. Пусть ноги промокли и лапы в грязи, – Мы по уши в запах весны влюблены. Мы им пропитались, им в стельку пьяны. И валимся с лап мы, и валимся с ног, Как сладкая парочка – я и щенок: Счастливая дура, пушистый комок. В квартиру подняться нам кто бы помог! Ольга Альтовская
полная версия страницы